|
|
|
|
|
|
|
|
|
Дата обновления документа:
|
|
РОССИЙСКИЕ ИМПЕРАТОРЫ |
 | |
ЕКАТЕРИНА II АЛЕКСЕЕВНА -
Въ 1729г., 21 апреля, въ половинѣ третьяго ночи, въ г. Штеттинѣ родилась будущая императрица Россiская Екатерина II, названная при крещенiи Софiей Августой Фредерикой. Отецъ ея, ангальтъ-цербстскiи князь, былъ тогда генералъ-майоромъ прусской службы и стоялъ съ полкомъ въ означенномъ городѣ. Конечно, дочь какого-то немецкаго князька никогда не могла бы встать на ту стезю, которая привела ее къ русскому престолу, если бы не проиехожденiие ея матери Iоганны Елизаветы изъ другого нѣмецкаго княжескаго дома, - голштинъ - готторпскаго, уже связаннаго и брачнымъ союзомъ, и воспоминаниями съ женскимъ потомствомъ Петра I. Родство ангальтъ-цербстской принцессы по матери съ голштинъ - готторпскимъ домомъ, несомнѣнно, и склонило Елизавету Петровну остановиться именно на этой кандидаткѣ въ невѣсты своему родному племяннику-сиротѣ, нареченному ею наслѣдникомъ русскаго престола.
Дѣтство будущая Екатерина II провела тамъ же, гдѣ родилась, въ г. Штеттине, гдѣ ея отецъ получилъ должности коменданта крѣпости и губернатора города и вмѣстѣ съ ними казенную квартиру въ старомъ штеттинскомъ замкѣ. Здѣсь, въ трехъ сводчатыхъ комнатахъ, рядомъ съ колокольней, въ обществѣ своей няни и гувернантки, маленькая принцесса Софiя, которую уменьшительно называли просто Фике, переживала свои дѣтскiя впечатлѣнiя. Образы занятаго службой отца и веселой, неглупой, но суетной и любившей развлеченiя матери какъ-то стушевывались въ этихъ впечатлѣнiяхъ ранняго дѣтства. Родители мало занимались своей крѣпкой здоровьемъ старшей дочерью, и потом дѣвочка росла на сравнительной свободѣ: ей дозволялось играть въ городскомъ саду съ дѣтьми простыхъ горожанъ.
Отличавшее впослѣдствии Екатерину уменie обращаться съ людьми прiобрѣталось ею еще въ эти ранiе годы. Дѣвочка отъ природы была надѣлена выдающеюся смѣтливостью, уже въ дѣтствѣ поражала свою гувернантку умѣнiемъ по своему понимать то, что ей внушалось, не входя, однако, въ столкновенiе съ тѣмъ, кто держался противоположнаго мнѣнiя. Столь рано у будущей русской императрицы обнаружился esprit gauche, какъ называла гувернантка маленькой Фике ея умѣнie быть „себѣна умѣ". Впослѣдствiи супругъ Екатерины съ ожесточенiемъ жаловался вѣнценосной теткѣ на хитрость своей жены. Въ умѣнiи скрыватъ свои настоящiя мысли заключался главнѣйшiй талантъ Екатерины, при помощи котораго она въ болѣе зрѣвозрасте такъ быстро и тонко постигала людей и съ такою виртуозностью могла вертѣть ими. Другихъ талантовъ въ юной цербстской принцессе не замѣчалось.
Это была серьезная и разсудительно-сдержанная, но не поражавшая блескомъ дарованiй дѣвушка, съ умомъ крѣпкимъ, но далекимъ отъ всего выдающегося, яркаго, какъ и отъ всего, что считается заблужденiемъ, „причудливостью или легкомыслiемъ",- по словамъ одной свидѣетельницы ея учебныхъ занятш и успѣховъ. Поездки изъ Штеттина, въ которыхъ ей приходилось участвовать въ дѣтствѣ, поездки со своими родителями то въ Цербстъ, то въ Гамбургъ, то въ Берлинь, обогащая дѣвочку многими новыми впечатлѣнiями, развивали ея умъ, дѣлали ее все болѣе наблюдательною.
Въ одну изъ такихъ поѣздокъ десятилѣтняя Фике увидала въ Эйтинѣ своего будущаго неудачливаго мужа, одиннадцатилѣтняго голштинскаго принца Петра Ульриха, и успѣела при этомъ услыхать, „какъ собравшiеся родственники говорили между собою, что молодой герцогъ склоненъ къ пьянству, и что приближенные не давали ему напиваться за столомъ". Развитiе Фике быстро подвигалось впередъ и благодаря раннему чтенiю; въ этомъ отношенiи особенно была полезна для маленькой принцессы ея гувернантка-француженка, привившая ей вкусъ къ чтенiю Корнеля, Расина и Мольера. Чрезъ 4 года Фике совсѣмъ походила на настоящую, въ высшей степени рассудительную, маленькую женщину.
Это былъ тотъ моментъ, когда она императрицей Елизаветой была выбрана въ невѣсты своему племяннику. Въ „милостивыхъ наставленiяхъ", составленныхъ для дочери предъ отправленiемъ ея въ Росciю, отецъ совѣтовалъ своей Фике, „чтобы она униженно оказывала ея императорскому величеству почтенiе и готовность къ услугамъ, какъ вслѣдcтвie неограниченной ея власти, такъ и ради признанiя благодѣянiй". Дочь искренно уважала отца и сама сознавала трудность предстоящаго ей положешя въ Pocciи: „умоляю васъ", написала она отцу, „быть увереннымъ, что ваши увѣщанiя и совѣты на вѣки останутся запечатлѣнными въ моемъ сердцѣ, равно какъ и сѣмена нашей святой религiи въ моей душѣ".
По npiѣздѣ ея въ Pocciю, самостоятельный и холодно-критическiй умъ принцессы далъ ей полную возможность быстро разобраться въ томъ, какiе изъ преподанныхъ совѣтовъ осуществимы, какiе нѣтъ; но обшiй духъ наставленiй, духъ приспособляемости, какъ нельзя болѣе подходилъ къ ея личнымъ психическимъ навыкамъ, къ складу ея ума, темпераменту и характеру. Время ея жизни въ Pocciи, -сначала въ качествѣ невѣсты (въ Петербургъ она прiѣхала 3 февраля 1744 г.), потомъ (съ 21 августа 1745 г.) въ качествѣ жены наслѣдника, великой княгини Екатерины Алексеевны, и, наконецъ, въ качествѣ опальной супруги императора Петра III, - было въ высшей степени тяжелымъ для нея, и положенiе дочери ангальтъ-цербстскаго князя, дѣйствительно, какъ и предполагалъ онъ, не разъ становилось „рискованнымъ" въ точномъ смыслѣ этого слова. Въ это-то время, во время неустанной борьбы за свою собственную судьбу, окончательно и сформировалась личность Екатерины.
По прiѣздѣ въ Pocciю Екатерина, прежде всего, постаралась понравиться императрице Елизавете и великому князю. Императрица ее полюбила; впослѣдствiи случалось, что Екатерина, при содѣйствiи окружающихъ, навлекала на себя не-удержимо-гнѣевныя вспышки нервной Елизаветы, но въ общемъ императрица никогда не лишала великую княгиню своей симпатiи и нерѣдко называла ее умной, противопоставляя ее своему племяннику, заслужившему у Елизаветы противоположную аттестацию. Екатерина, не пропуская мимо ушей ни одного замѣчанiя, ни одного указанiя, знала, чѣмъ успокоить вспыльчивую Елизавету: она говорила ей: „виновата, матушка", -и та стихала.
Великому князю тоже сначала понравилась его невѣста, но очень не надолго; вскорѣ онъ сдѣлалъ ее повѣренной въ своихъ любовныхъ увлеченiяхъ, а послѣ брака совсѣмъ пересталъ ею интересоваться, какъ женщиной, и чѣмъ дальше, тѣмъ все болѣе и болѣе утверждался во взглядѣ на нее не какъ на жену, даже не какъ на товарища - наперстницу, а какъ на тайную свою недоброжелательницу, -хитраго врага. Разумѣется, такое отношенiе Петра къ своей супругѣ отталкивало ее отъ него, въ то время, какъ, по собственному сознанiю Екатерина, ему легко было бы привязать ее къ себѣ, стоило только „пожелать быть любимымъ": „я отъ природы", поясняетъ Екатерина, „была наклонна и привычна къ исполнение моихъ обязанностей". Но Петръ Өедоровичъ не пожелалъ, и покинутая молодая женщина скоро очутилась предоставленной самой себѣ, своему уму и умѣнью жить съ совершенно чужими людьми, въ самомъ пеклѣ мелкихъ и неразборчиво-грязныхъ интригъ. Не удивительно, что и ей пришлось загрязниться.
Если вѣрить самой Екатерине, къ сближенiю съ первымъ утѣшителемъ въ ея соломенномъ вдовствѣ ее поощряли съ трона - въ интересахъ продолженiя династiи. За первымъ послѣдовалъ второй, и если вѣрить графу Понятовскому, то самъ супругъ, великiй князь, не мешалъ ему „оставаться съ великой княгиней сколько хотѣлъ". Какъ въ трудныя, такъ и въ тоскливыя и скучныя минуты Екатерина не терялась. Въ первый же годъ замужества, сидя нерѣдко „одна одинешенька" въ своей комнатѣ, она читала „отъ скуки" книги, привезенныя съ собой; первая, которую она прочла въ замужестве, былъ романъ: „Tiran 1е blаnс", и далее, въ теченiе цѣлаго года, новобрачная развлекалась романами. Наиболѣе популярны© тогда романы изобиловали, хотя и наивными, „буколическими", но весьма неназидательными эпизодами, къ тому же и иллюстрированными не менѣе нескромно; особенно выделялся ярко въ этомъ отношении усердно читавшийся не только дамами, ной молоденькими дѣвицами,- пастушескiй романъ: „Les amoures pastorales de Daphnis et Chloe". Романы, однако, надоѣли Eкатерине.
Пытливый, трезвый умъ ея жаждалъ болѣе здоровой пищи. Случайно Екатерине попались письма госпожи Севинье, потомъ сочинетя Вольтера, послѣ чего она, какъ говоритъ въ своихъ запискахъ, „стала разборчивѣе въ чтенiи": тутъ были и Исторiи Германiи Барра, и Генриха IV Перифакса, и Записки Брантома, и Платонъ, и Вольтеръ, и Тацитъ; за Вольтеромъ слѣдовали русскiя книги, „сколько могла достать", въ томъ числе Баронiй въ русскомъ переводе; потомъ, разсказываетъ Екатерина, „мне попался Духъ Законовъ Монтескье, послѣ чего я прочла лѣетописи Тацита".
Едва ли какой другой авторъ произвелъ на нее такое потрясающее впечатлѣние, какъТацитъ; даже Вольтеръ, ученицей коего долго считала себя Екатерина, не сразу овладѣлъ ея выиманiемъ и въ отношенiи силы и глубины произведеннаго впечатлѣнiя долженъ уступить мѣсто этому древнему великому знатоку людей и дѣлъ. Тацитъ произвелъ „странный переворотъ въ головѣ" Екатерины „Я начинала", признается она въ своихъ запискахъ, „смотрѣть на вещи съ болѣе дурной стороны и отыскивать въ вещахъ, представлявшихся моему взору, причинъ болѣе глубокихъ и болѣе зависящихъ отъ различныхъ интересовъ". Вѣроятно, именно Тацитъ далъ обоснованiе тѣмъ практическимъ мыслямъ, которыя были такъ свойственны головѣ юнаго „философа", внушивъ ему идею объ относительности морали, сковывающихъ человѣческую волю понятiй добра и зла. „Новые философы", на отрицательное влiянiе коихъ въ этомъ смыслѣ указывалъ князь.
Щербатовъ, лишь подкрѣпили и развили то мiровоззрѣнiе, которое уже четко намѣтилось въ уме Екатерины при чтенiи ею сочиненiй великаго римскаго историка. Понятно, что любимымъ героемъ Екатерины былъ Генрихъ IV, не побоявшiйся заплатить за Парижъ католической обѣдней, ставившiй политическiи расчетъ и чувственныя наслажденiя выше религюзныхъ и моральныхъ соображение. Какъ изъ совѣтовъ уважаемыхъ ею въ дѣтстве и юности лицъ, такъ и изъ книгъ Екатерина вбирала въ себя лишь то, что подходило къ холодному, разсудочному складу ея ума.
По прiѣздѣ въ Россiю Екатерине все надо было добывать себѣ неустанной борьбой съ препятствiями, съ людьми, все, начиная съ личной жизненной обстановки, даже съ гардероба, состоявшая въ моментъ прiезда всего изъ трехъ - четырехъ платьевъ и изъ одной дюжины рубашекъ. И она повела эту борьбу, въ которой не знаешь, чему болѣе удивляться, ея терпѣнiю ли и желѣзной настойчивости, или хитрости и изворотливости.
Екатерина умѣла вести себя въ обществе: на придворныхъ балахъ и куртагахъ всегда съ привѣтливой улыбкой, какъ бы ни было ей внутренне тяжело; спокойная и изящно простая въ обращенiи, она привлекала къ себѣ многiе сочувственные взоры именно благодаря умной, чуждой всякой напыщенности и заносчивости манерѣ держаться „на людяхъ"; красотой она не отличалась, но ея стройная, средняго роста фигура, ея продолговатое лицо съ высокимъ лбомъ, съ ласковыми голубыми глазами и приятной улыбкой, ея мелодическiи голосъ нравились многимъ; но, главное, она умѣла „нравиться", умѣла произвести впечатлѣнiе и быть обаятельной не столько физическими, сколько внутренними, какъ природными, такъ и прiбрѣтенными свойствами своей личности, -умомъ и тактомъ, тонко отшлифованными при помощи широкой начитанности и образованiя.
Многое изъ того, что дѣлала Екатерина, выходило у нея „ловко" и „красиво". „Ловко и красиво" она ѣздила верхомъ, съ увлеченiемъ предаваясь этому спорту въ молодости. Понявъ, что обстоятельства заставляюсь быть не въ стороне отъ политики (какъ совѣтовалъ когда-то отецъ), а напротивъ, въ ея курсе, Екатерина вмешалась въ политическiя интриги и ловко и тоже не безъ изящества проводила за носъ не только англiйскаго посла, сошедшаго съ ума по дорогѣ изъ Pocciи, но и такую хитрую лисицу, какою былъ елизаветинскiй канцлеръ Бестужевъ-Рюминъ, а затѣмъ, когда онъ попался, не менѣе ловко вывернулась изъ-подъ ответственности по „бестужевскому делу".
У Екатерины были недоброжелатели, хотя и не много, но бѣда заключалась въ томъ, что во главѣ ихъ стоялъ законный супругъ. Она впередъ видела опасность съ этой стороны, и чтобы „не погибнуть", привлекала на свою сторону возможно большее количество людей, сознательно поставивъ себѣ определенную цѣль - занять, если позволятъ обстоятельства, -мѣсто своего мужа. Обстоятельства благопрiятствовали Екатеринt, она сумѣла ими воспользоваться и на плечахъ гвардейскихъ офицеровъ-заговорщиковъ достигла не только власти, но даже самодержавной власти (28 iюля 1762 г.). На русскiй престолъ она возсѣла уже вполнѣ сложившимся человѣкомъ 33 летъ.
Екатерина I все-таки могла ссылаться на не подлежавшую провѣркѣволю своего покойнаго великаго супруга, незадолго до смерти ее торжественно короновавшаго. Екатерина II не имѣла за собой никакихъ оправданiй, не могла ссылаться ни на волю своего супруга, вскорѣ погибшаго отъ руки ея сообщниковъ, ни на родство съ царствовавшей въ Pocciи династiей: она была иноземкой-узурпаторшей въ самомъ чистомъ виде, и ей пришлось ссылаться лишь на волю Бога и народа, яко бы димѣлайствовавшаго въ данномъ случае чрезъ своихъ „избранниковъ"...
Самое большее, на что Екатерина могла разсчитывать, -это на регентство при существованiи законнаго наслѣдника русскаго престола, ея сына Павла Петровича, а она, бывшая ангальтъ-цербстская принцесса, была провозглашена Россшской самодержицей. Екатерина, прежде всего, стремилась доказать, что Богъ и народъ не ошиблись въ ней, что она вполнѣ достойна того высокаго положенiя, которое выпало на ея долю; отсюда всѣ ея мѣроприятiя, имѣвшiя цѣлью доставить „блаженство" подданнымъ отсюда ея знаменитый Наказъ и Комиссiя Новаго Уложешя, ея заботы о гуманныхъ законахъ и насаждения добрыхъ нравовъ -и въ обществе, и въ администрации.
Вмѣстѣ съ тѣмъ она старалась заслужить и общеевропейскую славу, какъ либеральными мѣропрiятiями и декларацiями, такъ и при помощи милостиво-внимательнаго отношешя къ вождямъ западно-европейскаго общественнаго мнѣнiя. Ведя исполненную тонкой лести переписку съ Вольтеромъ, она имѣетъ за границей постоянныхъ услужливыхъ корреспондентовъ - комиссiонеровъ въ друге своей матери г-же Бьельке и особенно въ лице известнаго Гримма, тоже принадлежавшаго къ такъ называемымъ „философскимъ" кругамъ Европы; она не только не скупится въ комплиментахъ своимъ заграничнымъ „учителямъ", не только заискиваетъ у Вольтера и Д'Аламбера, умѣло подготовляя послѣдняго къ расточению ей похвалъ за Наказъ и за ея яко бы болѣе радикальныя намѣренья, не нашедшiя мѣста во вторичной редакцiи этого произведенiя не по еяволѣ, -но и беретъ „философовъ" подъ свое покровительство, предложивъ имъ издавать въ Ригѣ осужденную и запрещенную во Францiи Энциклопедiю.
Делаетъ имъ и другiя лестныя и выгодный предложенiя, стремясь выбрать изъ этой энциклопедической среды учителя-воспитателя для своего старшего внука Александра; въ числѣ другихъ она приглашаетъ въ Петербургъ Дидро, умно бесѣдуетъ съ нимъ и, хотя въ интимной перепискѣ и удивляется наивности этого идеалиста, его незнанiю реальной жизни, но тѣмъ не менѣе покупаетъ библютеку Дидро и оставляетъ ее въ его пожизненномъ пользованiи, выплативъ философу 50.000 ливровъ пенсiи, какъ своему библiотекарю. Но главнымъ магомъ общественнаго мнѣнiя въ Европѣ былъ Вольтеръ, и потому понятно, что при его жизни Екатерина не знала, какъ и польстить ему: въ одномъ письмѣ своему корреспонденту она выражаетъ страстное желаше имѣть сто тысяч полныхъ экземпляровъ сочинетй Вольтера, дабы распространить ихъ повсюду. „Хочу", писала она, „чтобы они служили образцомъ, чтобы ихъ изучали, чтобы выучивали наизусть, чтобы души питались ими: это образуетъ гражданъ, генiевъ, героевъ и авторовъ, это разовьетъ сто тысячъ талантовъ".
Все это и подобное должно было производить и дѣйствительно производило на европейскихъ публицистовъ то впечатлѣнiе, на которое было расчитано. Екатерина достигла своей цѣли: „философы" сдѣлали ей большое имя въ Европѣ, поставили ее выше всѣхъ современныхъ ей монарховъ, какъ мудрую законодательницу, Семирамиду Сѣвера. Это авторитетное мнѣнiе было не только прiятно для нея, не только льстило ея громадному тщеславiю: оно оказало дѣйствiе гипноза и на русское общество, не устававшее и въ ея время, и потомъ говорить о величiи и мудрости „славной царицы". Но при всемъ томъ, положенiе ея на тронѣ заставляло ее приспособляться и непосредственно къ русской жизни, къ тѣмъ политическимъ и соцiальнымъ условiямъ, въ самомъ центрѣ которыхъ ее помѣстила слѣпая „фортуна".
Тутъ-то пришелъ на выручку Екатерине ея удивительный, -природный и воспитанный всѣмъ ея прошлымъ, -тактъ. И достигнувъ своего высокаго положетя, Екатерина съ такимъ же необыкиовеннымъ искусствомъ, съ какимъ она обходила опасные рифы своей прежней зависимой жизни, лавировала между нужными людьми, между самыми противоречивыми теченiями мысли и политики. Сама же Екатерина въ письмѣ къ Гримму любовалась собою и своимъ тактомъ, какъ она, по ея выраженiю, слѣдовала „ускореннымъ скокомъ" (kurz Galop) между противоречивыми мнѣнiями Григорiя Орлова и Никиты Панина, и какъ отъ такого ловкаго аллюра „дѣла великой важности принимали какую-то мягкость и изящество". Не столь мягко и изящно, но все-таки, съ ея точки зрѣнiя, „ловко" Екатерина соглашала свои либеральныz идеи съ политикой.
Будучи самодержицей, Екатерина ревниво оберегала самый принципъ самодержавiя, -единственной, по ея мнѣнiю, формы правлетя, которая соотвѣтствует „пространству столь великаго государства": „лучше", писала она въ Наказе, „повиноваться законамъ подъ однимъ господиномъ, нежели угождать многим"... И, обращаясь къ русской исторiи, находила тамъ неопровержимыя доказательства спасительности самодержавiя и для монарха, и для государства. Понятно отрицательное отношенiе Екатерина къ сочинетямъ Руссо съ самаго начала ея царствованiя. Да и вообще ея свободомыслiе имѣло очень тѣсныя границы и больше оставалось на словахъ, чѣмъ переходило въ дело.
Въ жизни Екатерина руководствовалась, главнымъ образомъ, тѣмъ, что соотвѣтствовало не ея либеральнымъ и гуманнымъ принципамъ, а практике самодержавiя. Знаменитый „Наказъ", составленный по сочиненiямъ европейскихъ „философскихъ" и публицистическихъ авторитетовъ, въ особенности государствовѣда Монтескье и криминалиста Беккарiи, переполненъ возвышенными идеями, проникнуть общимъ духомъ гуманности и законности, не практика самодержавiя вторглась и сюда. Такъ, заявивъ въ „Наказѣ", что смертная казнь „ни полезна, ни нужна", она, однако, оставляетъ ее „для такогс гражданина, который, лишенъ будучи вольности, имеетъ способъ и силу могущую возмутить народное спокойствiе". Тѣмъ менѣе гуманнѣйшiя „аксiомы" Наказа, эти пышныя тирады большею частью цѣликомъ списанные съ оригиналовъ, могли помѣшать чему либо противоположному въ жизни.
Cъ самаго начала царствованiя, въ разгаръ своего либерализма и показной терпимости къ чужимъ мнѣнiямъ, Екатерина ни мало не останавливалась предъ преслѣдо ванiемъ за печатное слово. Такъ, напр. въ 1763 г., получивъ анонимную французскую книгу объ исторш Петра III непрiятную для нея, императрица повелѣла своимъ резидентамъ за-границей „прилежно" розыскать автора и потребовать отъ его правительства „дабы онъ былъ наказанъ". Когда же въ Лондонѣ появилась газета, направленная противъ русскаго двора, то Екатерина въ числѣ своихъ совѣтовъ, как: действовать противъ газетчика, на первый планъ поставила совѣтъ „поколотить его", „зазвавъ" въ подходящее для того мѣсто.
Противница пытки и суровыхъ безчеловечныхъ наказанiй, вообще - всякой ненужной жестокости, Екатерина, однако, не усумнилась согласить свои гуманные уголовные принципы съ „кнутобойной" практикой мастера тайныхъ розыскныхъ дѣлъ, недоброй памяти Шешковскаго, заставившаго своею деятельностью вспомнить объ уничтоженной Петромъ III страшной Тайной Канцелярiи; гуманные принципы не помешали заключению въ Шлиссельбургъ Новикова и ссылкѣ въ Сибирь Радищева. Къ писанiямъ своихъ заграничныхъ „учителей" Екатерина относилась въ разное время неодинаково, дѣлая и тутъ столь любимый ею kurz Galop. Мы видѣли, съ какою любовью отнеслась она къ творенiямъ Вольтера при его жизни, но вотъ фернейскаго мудреца уже нѣтъ на свете, и авторъ „Наказа" пишетъГримму: „послушайте, кто же въ силахъ прочесть пятьдесятъ два тома сочинений Вольтера?" Теперь Екатерина проситъ доставить ей уже не сто тысяч, а только два экземпляра посмертнаго изданiя сочинений Вольтера, да и те она велитъ отослать Ваньеру, дабы онъ отмѣтилъ въ писанiяхъ „учителя", „что справедливо и что несправедливо". По полученiи этихъ экземпляровъ, Екатерина ихъ не раскрывала.
Пугачевсшй бунтъ, до основъ поколебавшiй государство и чуть было не смывшiй своей грозной волной тронъ Екатерины, произвелъ на нее неизгладимое, угнетающее впечатленiе, и потому неудивительно, что бывшая ученица Вольтера и Монтескьё отрицательно стала относиться къ тѣмъ раньше самою же ею занесеннымъ въ Наказъ „аксiомамъ", которыми можно было „разрушать стѣны", ниспровергать основы. Разразившаяся, противъ ожиданiя Екатерины, французская революцiя довершила эволюцию ея политическихъ и соцiальныхъ мнѣнiй императрицѣ снова слышался подземный гулъ народнаго бунта, ей всюду мерещились мартинисты и якобинцы, даже ея личная гибель отъ послѣднихъ, и Екатерина не придумала лучшей клички для дѣятелей Нащональнаго Собранiя, какъ
„канальи", „родственные маркизу Пугачеву". „Заразу французскую" императрица считала даже опаснѣе пугачевскаго ядовитаго вымысла, „прежде выдуманныхъ провинщальныхъ исторiй"; чтобы предупредить эту „заразу", она готова была на всяшя мѣры и все болѣе и болѣе вооружалась даже противъ тѣни вольномыслiя: бывшая лютеранка, поклявшаяся отцу, что она навсегда сохранитъ въ душѣ „сѣмена" своей „святой вѣры", затѣмъ индифферентная къ религiи вольтерiанка, Екатерина кончила тѣмъ, что высказалась за православiе для протестантскихъ правительствъ, какъ за оплотъ именно противъ „безнравственной, анархической, преступной, воровской, богохульной, опрокидывавшей всѣ престолы и непрiязненной всякой религiи заразы".
Иснугъ Екатерины предъ этой „заразой" былъ такъ великъ, что превратилъ сторонницу освободительнаго просвѣщенiя въ его противницу: будучи очень высокаго мнѣнiя о русскомъ народѣ, какъ объ „особенномъ въ цѣломъ свѣте", какъ о народе, отличающемся „догадкой, умомъ, силой", она стала усматривать для себя и правящаго слоя прямую опасность отъ распространенiя просвещенiя и сознательности въ народныхъ массахъ. Бояться за себя на русскомъ престолѣ Екатерина имѣла еще мѣстное династическое основанiе: предъ ней въ теченiе всего царствованiя стоялъ рядомъ съ мертвымъ живой укоръ въ виде ея сына, бывшаго настоящимъ наслѣдникомъ Петра III и долженствовавшаго царствовать по достижении совершеннолѣтiя.
Въ вѣчномъ страхѣ, что вмѣсто нея, узурпаторши, возведутъ на престолъ ея сына, могла ли себялюбивая Екатерина воспитать въ себѣ иное отношеше къ Павлу Петровичу, а не то, которое у нея развивалось crescendo въ течете всего царствованiя? Отвѣть ясенъ, тѣмъ болѣе, что у Екатерины материнское чувство было подавлено въ самомъ началѣ, когда, по рожденiи сына, императрица Елизавета Петровна отобрала его у великой княгини и совершенно устранила ее отъ материнскихъ заботъ и воспитанiя, а въ дальнѣйшемъ равнодушiе ея къ Павлу Петр, мало-по малу перешло въ подозрительное и непрiязненное чувство, даже въ ненависть... Глухая тяжелая драма, созданная обстоятельствами между матерью и сыномъ, проявлялась иногда въ некрасивыхъ сценахъ, а въ концѣ концовъ привела ее къ твердому желашю лишить сына престола въ пользу любимаго старшаго внука, сосредоточившаго на себѣ неудовлетворенное материнское чувство бабушки.
Екатерина прожила большую, обильную впечатлѣнiями, страхами и наслажденiями, крайне напряженную жизнь. Несчастная съ юности въ супружестве, она затѣмъ пережила не мало увлеченiй, мимолетныхъ и болѣе глубокихъ: въ спискв ея фаворитовъ, недавно опубликованномъ въ „Русскомъ Архивѣ", однихъ наиболѣе извѣстныхъ „пареньковъ" (по терминологш секретаря Екатерины - Храповицкаго) насчитано 15. Не успокоилась она и въ преклонномъ возрастѣ и тогда тѣмъ скорѣе стала физически и духовно слабѣть.
Если Екатерина много любила, то не мало на своемъ вѣку она и потрудилась, будучи въ этомъ отношенш внѣ сравненiя съ остальными императрицами XVIII столетия. Хотя нѣтъ сомнѣнiя въ томъ, что часто Екатерина лишь мистифицировала публику самостоятельностью своей работы, въ дѣйствительности производя ее умомъ и руками опытныхъ и знающихъ лицъ, но тѣмъ не менѣе и лично Екатерина вникала во многое и проявила большую склонность къ работе перомъ въ самыхъ разнообразных областяхъ „письменности", какъ о томъ неопровержимо свидѣтельствуютъ 12 томовъ ея „сочиненiй", изданныхъ Императорской Академiей Наукъ (1901-1907 г.).
Законодательство и изящная литература, внешняя политика и русская исторiя, -вотъ разнородныя области, въ коихъ Екатерина усердно прилагала свою руку и обнаружила много настойчивости и находчивости; обширная же переписка, записки и воспоминашя ея, раскрывая въ полномъ блеске ея гибкiй и тонкiй умъ и холодное, саркастическое остроумiе, еще болѣе дѣлаютъ несомненною выдающуюся трудоспособность императрицы. Дѣятельная жизнь Екатерины долго поддерживала въ ней тѣлесную крѣпость и душевную бодрость.
Вполнѣ естественно, поэтому, что Екатерина и въ 52 года была еще очень видная женщина, не вполнѣ утратившая былое обаянiе. Но ея „мудрое" правленiе дѣлало рѣзкiе зигзаги въ зависимости отъ обстоятельетвъ и страстей: „великодушiе и сострадательность по системѣ", подмеченныя въ Екатерине князем Щербатовымъ, смѣнялись суровостью и жестокостью тоже „по системѣ", когда эта смѣна по обстоятельствамъ казалась необходимой или полезной; замыселъ дать „блаженство" подданнымъ, потерпѣвъ цѣлый рядъ идейныхъ метаморфозъ, въ сущности вылился въ дарованiе блаженства фаворитамъ, льстецамъ и, вообще, въ томъ или другомъ отношенiи прiятнымъ или нужнымъ людямъ; ибо у Екатерина „даромъ никто уменъ не бывалъ", ибо надъ всемъ остальнымъ, надъ интересами не только народа, но и государства, въ ея сознанш возвышалось ея личное „я".
„Мать отечества", притупившая „на долговременной службе государству зрѣнiе" и начавшая иногда поговаривать, что послѣ нея „хоть трава не расти", стала превращаться въ слабонервную, часто брюжжавшую старуху, все глубже и глубже погружавшуюся въ придворную тину, съ ея нечистоплотными сплетнями, низменной враждой и борьбой. Такъ „великая" монархиня, во всякомъ случаѣ „ловко", съ заботами преимущественно о себѣ, „легкимъ скокомъ" прошедшая свой долгiй жизненный путь, пережила себя гораздо раньше, чѣмъ умерла (6 ноября 1796 г.).
Литература: „Записки императрицы ЕкатериныII"; „Наказъ",изд. Ака-демш Наукъ подъ ред. и съ введенiемъ Н. Д. Чечулина; „Сбор. Импер. Русск. Ист. Общ.", т. XXIII, XXYII и др. -переписка Екатерина; „Русская Старина", т. 42; „Русск, Архивъ", 1878 г., т. III; 1911 годъ, VII; 1912 г., VII, XII; В. А. Бильбасовъ, „Исторiя Екатерины II", тт. I и II и две части XII тома -обзоръ иностранныхъ источниковъ; В. С. Иконниковъ, „Значенiе царствованiя императрицы Екатерина II" (1897); В. О.Ключевскiй, „Екатерина II" („Русск. Мысль", 1896 г., № 2); С, М. Горяиновъ, „На пути къ трону" („Рус. Мысль", 1900, II и III); К. Waliszeivski, „Le Roman d'nne imperatrice" и его же: „Autour d'un trone. Catherine II". H. Өирсовъ.
Энциклопедический словарь Т-ва "Бр. А. и И. Гранатъ и К", под ред. проф. Ю.С. Гамбарова и пр., 1913г., т. 19, стр. 623-635.
Большая советская энциклопедия, под ред. О.Ю. Шмидта, 1932г., т. 24, стр. 490-493.
БСЭ, 1972г., т. 9, стр. 74-75 [210-212].
|
|
